Мы заходим в просторный кабинет, и я понемногу начинаю приходить в замешательство: по внутреннему убранству комнаты – ее ремонту и обстановке – никак нельзя сказать, что прямо сейчас мы находимся в психиатрической больнице (ГБУЗ ТО "Областная клиническая психиатрическая больница", если быть точным). Евгений Владимирович сразу начинает шутить, что фотографировать его на фоне деревянных напольных часов – не самая лучшая идея.

"И еще телефон вот так вот меня попросите подержать, причем проводной, и стол чтобы пустой был. "Уникальная" фотография будет. Давайте что-нибудь пооригинальнее – с претензией на художественный момент. На лестнице, например, стоя в обнимку (смеется). Ну, я не знаю. Хоть как-нибудь, чтобы психиатрия с человеческим лицом была у нас показана. Хоть с каким-то…"

Евгений Владимирович высказывает предположение, что мы приехали не за жареными фактами, и это действительно так. "Уже никого не удивить этими жареными фактами, – говорит главврач. – Да, вы знаете, иммунитет у нас у всех на эти жареные факты уже выработался".

Евгений Владимирович, Винзили уже давно считаются именем нарицательным. Что вы можете рассказать о диспансере с точки зрения руководителя?

Прежде всего, хочу сказать, что не диспансер, а Областная клиническая психиатрическая больница. Мы сейчас представляем из себя довольно большой организм. Все ранее существовавшие отдельно диспансер в городе и стационар в Винзилях стали единым целым уже с 2005 года. Да и почему-то наши филиалы в Ишиме или Тобольске не ассоциируются с чем-то таким психиатрическим, как Винзили. Обидно даже, что Винзили славятся только этим.

А три года назад в структуру больницы ввелась еще и Лебедевская психиатрическая больница. Я не буду говорить, что мы теперь представляем какое-то громоздкое создание, которое трудно повернуть, трудно в чем-то изменить. Отнюдь. Нам стало гораздо легче работать – всем психиатрам области. Теперь мы взаимодействуем напрямую – врач стационара может позвонить на участок в диспансер и напрямую разговаривать со специалистами, решать проблемы наших пациентов. И не только лечебные, но и бытовые, социальные.

То есть предрассудки и байки о поселке Винзили – это уже неактуально?

Уже неактуально думать о поселке только как о месте, где расположена психиатрическая клиника. Это же рудимент, который остался в прошлом веке, а у молодого поколения, я так думаю, Винзили ассоциируются с красивым берегом Пышмы, с очень крепко стоящими заводами, которые здесь работают. Хотя вот эта вот стигма, клеймо за психиатрической службой не только Тюменской области, но и всей страны, а может быть, и всего мира, еще долго и долго будет тянуться.

Поэтому люди продолжают говорить только о смирительных рубашках или еще о чем-то (я сам об этом только читал, вы знаете, в учебниках, изданных 25 лет назад). Но это самое, наверное, зрелищное.  Конечно же, этого всего уже практически нет – даже при оказании экстренной скорой психиатрической помощи, даже когда пациент находится в остром состоянии, крайние меры применяется очень редко. Потому что сейчас достаточно мягко действующих лекарственных препаратов, которые всю эту присущую психиатрии атрибутику киношную, анекдотичную оставляют позади. Но, в целом, какие этапы прошла психиатрия? Как и чем мы лечим наших пациентов?

Всего было три этапа. Первый: когда просто нужно было изолировать страдающих психическим расстройством от общества. Изолировать, закрыть, приковать, привязать. К середине прошлого века появились препараты, которые помогали влиять на острые проявления начала психических заболеваний или обострения. Уже не было таких пациентов с негативными проявлениями, которые бы бросались в глаза. К концу прошлого века уже даже в остром стационаре, к счастью, нет ни Наполеонов, ни Гитлеров, ни президентов. Протекание даже обостренного психического заболевания не столь зрелищно.

Вот это нарицательное имя Винзилей именно с этого периода и начало постепенно уходить. Мы стараемся в большинстве своем профилактически направлять пациента. Чувствуя, что в диспансерной группе назревает какое-то неблагополучие, или понимая, что пациент остался один дома, остался без лекарственных препаратов, отказался от них, мы стараемся оказать стационарную помощь как можно быстрее, чтобы не растягивать его пребывание здесь, подкорректировать какие-то вещи, помочь решить с группой инвалидности, с определением, если необходимо, в дом-интернат для того, чтобы он был ухожен, накормлен, объят заботой, вниманием. Так вот этот второй этап, когда лекарственными препаратами снимали острые проявления у пациента, когда пациент мог находиться годами в психиатрической больнице (лишь бы он никому не мешал), тоже прошел. Сейчас мы находимся в стадии третьего периода развития.

Это характерно для всего мира, кстати. Мы говорим сейчас не только о Тюмени, потому что мы не можем жить самостоятельно и решать тут все, и думать, как изобретать велосипеды. Сейчас подход кардинально изменился. Сейчас все наши посылы направлены на восстановление личностных, социальных функций человека, чтобы он не инвалидизировался в молодом возрасте – до 30 лет. Мы стараемся как можно скорее распознать острые проявления, вовремя их выявлять, вовремя прийти к пациенту и помочь ему не терять работу, сохранить семью, жить полноценно там, где он привык, где ему комфортно. Там, где он может сохранять в себе все личностные черты. Понятно, что дальнейшее терапевтическое сопровождение, возможно, будет пожизненное, но сохранить человека для общества –  это очень важно.

Есть мнение, что психиатрическое заболевание – на всю жизнь?

Опять же, смотря о каком заболевании мы будем говорить… Да, существует ряд заболеваний, которые, к сожалению, полному излечению пока не поддаются. Но наши старания в том числе целью своей имеют достижение стойкой длительной ремиссии. Ремиссия – состояние вне обострения заболевания.

Например, расхожая фраза среди наркологов: "Не бывает бывших алкоголиков и наркоманов". Я позволю себе немного тоже пошутить. Человек вот пережил алкогольные психозы ("белую горячку" в народе). Ну, упивался, все потерял, и ему 35 или 40 лет. Но последующие свои сорок лет он ни капли не брал в рот – после лечения, может быть, или за ум просто взялся. Он вернулся на работу, он стал убежденным трезвенником или агитатором за здоровый образ жизни. Он болен или нет оставшиеся сорок лет? Так вот это и есть та самая стойкая длительная ремиссия.

В нашем же случае ремиссия обеспечивается постоянным терапевтическим сопровождением человека на протяжении всей жизни. Это в лучшем случае, когда пациент идет навстречу врачу, когда понимает, чего хочет и для чего вот эти вот препараты нужно пить годами, которые, конечно, накапливаются в организме и оказывают побочные действия. В этом случае необходима длительность ремиссии с психотерапевтом или психологом, а врач-психиатр – всего лишь составное звено в этой цепочке.

К сожалению, это идеал я вам обрисовал. Добиться такого взаимодействия очень сложно – когда мы понимаем и доверяем другу друга полностью. К сожалению, пока не удается добиться такого результата всеохватно, но мы к этому стремимся.

С чем это связано? Это недоверие к психиатрии?

В настоящее время, вот в этом году, психиатрическое сообщество все больше говорит о том, что нужно вносить в наши официальные квалификации болезни такое понятие, как диагноз, влекущий социальные последствия.

Расшифровываю. Мы с вами догадываемся, что, попадая в поле зрения врача-психиатра, а все тайное рано или поздно становится явным, вызываем недоверие со стороны работодателя. Взгляды со стороны отдела кадров, непонимающие: "А где ты был целый месяц? Вот что-то ты стал своеобразненький какой-то". Могут возникнуть проблемы при получении водительских прав. Да и каждый второй у нас охотник с ружьем, любит бегать по лесу. Может, человек и ни разу не был на охоте, но охотничий билет должен греть ему душу. Как мне иногда говорят: "Я из машины не вылезу с этим ружьем!"

В целом, мы стремимся побыстрее найти контакт с пациентом, который не готов к нам идти. Он лучше посетит терапевта, невролога, кардиолога, гастроэнтеролога. Но вот в этой цепочке он будет ходить по кругу. Постоянно. Год, два, три! Потому что депрессивные расстройства и еще ряд заболеваний, характерных для нашего профиля, часто имеют скрытый характер. У человека может болеть желудок, у женщин часто возникают проблемы с женской половой сферой. От человека поступают жалобы, которые не имеют никакой конкретной локализации и не выявляются даже при современнейших исследованиях. Ничто не показывает неблагополучия, а жалобы продолжаются. Их не определить. И они мигрируют по всему телу. То тут закололо, то там. Работать не могу. И опять этот круг: терапевт, невролог, кардиолог…

Людей пугает приставка психо-. И я надеюсь, что вынесение этого диагноза – диагноз, влекущий социальные последствия, поможет пациентам как-то избежать боязни сделать шаг навстречу нам.

Как вы относитесь к интерпретации образа больного в кинематографе и СМИ?

К преувеличению на экране я отношусь, как к обычному экшену. Я согласен, что все, конечно, фантастика. Но в ряде случаев такие методы введения успокаивающих препаратов, может быть, бывают обоснованы. Но мы этим грешим крайне редко, на моей памяти, подобных действий не было, ведь с первых шагов работы в службе мы учимся разговаривать с человеком, и, как правило, убедить удается практические всех.

Лично у меня психиатрия в свое время ассоциировалась с театральной постановкой "Полет над гнездом кукушки". Я думаю, что отсюда "ноги растут". Здесь показан жестокий подход к больным, когда применяется электросудорожная терапия, идет уничтожение личности человека как таковой, запрещение высказывать свои мысли, да не дай бог ты еще какой-то неординарный, творческий, человек-бунтарь (в нашем случае – правозащитник, сейчас это называется так).  Вам хочу сказать, что подобного рода подходы сейчас – это нонсенс. Я тоже смотрю на это, как на дикость. Подобные методы существовали, может быть, когда-то в американских больницах. Я, конечно, готов был бы вас провести по всем отделениям. Думаю, что вы увидите, что это обычная больница.

Больница… Она, бесспорно, сразу накладывает тягостный отпечаток на любого. Но, как и любая другая многопрофильная больница, мы стараемся оказывать комплексную помощь пациенту. Зачастую люди становятся изгоями общества – обществу сейчас тяжело по-прежнему принимать людей, тем более, психически больных. Да и что греха таить, они и сами дают для этого повод своими высказываниями и поведением.

У нас есть и терапевт в структуре больницы, и невролог, и акушер-гинеколог. Я не все перечислил. Окулист, стоматолог. Здесь – весь спектр доступной помощи. Правда, наши коллеги, к сожалению, иногда не очень адекватно воспринимают наших пациентов. Ну, представьте себе, что  психически больной человек пришел лечить зубы. Это требует определенных, так сказать, навыков…

Есть ли такое понятие, как "стоять на учете у психиатра"?

Сейчас даже нет такого слова как учет. У нас не диспансерный учет, а диспансерное наблюдение, консультативное наблюдение.. Фразы "На учете у психиатра" вообще не существует. Может, конечно, это подмена понятий, но оно и сущностно поменяло содержание. Никого силком мы не вправе притащить, привезти, потому что все мы стараемся выстраивать на партнерских отношениях с человеком. Это и есть высший профессионализм врача-психиатра – не угрозами, не какими-то социальными ограничениями.

Но ведь вам поступают экстренные вызовы?

Экстренные вызовы бывают, да. У нас в городе есть психиатрическая экстренная помощь. Мы знаем, к сожалению, что эти моменты еще бывают, и я нисколько не хочу приглаживать, говорить, что все лучезарно. Да, мы далеко не первые оказываемся в нужном месте в нужное время – рядышком с нашим пациентом. Проблемы есть, и подводная часть айсберга, к сожалению, пока еще сохраняется больше, чем надводная, известная нам.

В наших ближайших планах – выйти из зоны комфорта и пойти в поликлиники города. Врачи-психиатры участковые переместятся в наиболее удаленные части города. Мыс, Широтная и Заречный микрорайон. Город растет, почему тогда мы сидим в этом "диспансере" и ждем, что  сейчас к нам вот приедут?  Нужно выстраивать работу так чтобы люди как можно реже попадали "на больничную койку" в Винзили.

Пациенты, которые находятся в Винзилях, это горожане или преимущественно сельские жители?

Здесь у нас жители юга Тюменской области. Плюс, у нас же есть экспертное отделение, где решаются вопросы призывников, вопросы трудоспособности, инвалидности. К нам сюда поступают вопросы судебно-психиатрической экспертизы после совершения правонарушений. Бывает, что работаем с жителями и ХМАО, и ЯНАО.

Также через Тюмень проезжает очень много поездов с Дальнего Востока и так далее. У нас функционирует аэропорт международного уровня. В связи с этим экстренную психиатрическую помощь мы оказываем всем. Периодически к нам поступают жители других регионов страны, а вот иностранцы крайне редко. Болгарин лежал очень длительно. Экстрадировать, вообще, проблема. 1,5 года мы тут паспорта, документы помогаем восстанавливать. Вот оно – социальное наполнение. Не только таблетками пичкать и уколами.

О каком социальном наполнении идет речь?

Мы стремимся помочь в социальном функционировании. У нас работают лечебно-трудовые мастерские, например. Женщины, больше, конечно, женщины их посещают, потому что мужчины переносят любую болезнь тяжелее женщин, даже простуду. Женщины вяжут, рисуют картины, делают украшения из бисера. В самой Тюмени у нас есть реабилитационное отделения на Республики. В одной половине здания проходят лечебные процедуры, а в другой, например, проходят кинотерапию, танцедвигательную терапию, в театры ездят, на выставки ходят, собравшись все вместе.

Год назад, в 2016 году, мы стали победителями во Всероссийском конкурсе за подвижничество в области душевного здоровья – мы были признаны лучшей психиатрической больницей страны и получили статуэтку "Малая золотая бабочка". Почему бабочка? Символизируется с душой. Это дало нам такой импульс. Мы поняли, что двигаемся в правильном направлении – это признали наши же коллеги.

Да, у нас есть проблемы и нерешенные задачи, но мы постарались показать именно не стационар. Что тут показывать? Койки – как и везде, как в любой больнице. Мы показали то, что стараемся развивать в городе. Вот это реабилитационное направление.

А в этом году мы победили уже в номинации психореабилитация детей и подростков. Вручение награды состоится 21 декабря в Москве. Это немножко поменьше по статусу, но это тоже очень серьезная номинация. Кстати, в следующем году в конце мая здесь, в Тюмени, будет проходить седьмой национальный конгресс по психиатрии и наркологии. Международный. Вся страна приедет и коллеги из Германии, Всемирной организации здравоохранения. Почему Тюмень? Не потому, что мы такие нескромные и все давайте к нам. Просто коллеги решили приехать к нам, посмотреть, что у нас тут такое происходит, за что мы награды получаем.

Я думаю, что это многого стоит. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить своих коллег по цеху, неврологов, с которыми мы напрямую сотрудничаем, врачей-терапевтов, которые звонят нам и мы выезжаем, участвуя в комиссиях. Поблагодарить врачей-психиатров районов, филиалов за то, что мы находим с ними общий язык и понимаем друг друга. А это самое важное. Когда врач понимает врача, пациенту только лучше и легче.

Правительству области хочу сказать спасибо. Есть мнение, что скоро психиатрическая служба разбогатеет санаторием, который находится вот здесь, рядышком. Я пока ничего не буду называть, предвещать, но есть движение, и мы там сможем развить полноценное психореабилитационное направление. Представляете? В условиях санатория, чтобы  человек как можно меньше находился здесь, в стационаре. Ведь это все-таки Винзили… Летом, конечно, повеселее у нас, но это все-таки круглосуточный стационар, и кругом – больные с такими же и еще более тяжелыми проблемами, чем у тебя. А в санатории мы сможем, используя возможности нашей богатой сибирской природы, территорию и так далее, еще качественнее повлиять на все наши проблемы, связанные с областью психического здоровья.